Утренний свет медленно пробивался сквозь жалюзи, мягко судя о лице, уже опустошенном ночным бдением — кошелек открыт, графики красные, тихий крах мечтаний звучит громче, чем когда-либо мог бы гром. Я наблюдал, как они падали — мои монеты, мои токены, эти маленькие крещеные надежды, которые я держал, как безотцовское дитя — наблюдал, как они падали не с криком, а с тишиной, которая вырывала мозг из костей. Дело было не только в деньгах, нет. Дело было в вере, ужасной вере, что на этот раз все может быть иначе, что, возможно, мы обогнали тень медведя и построили что-то, что могло бы устоять. И все же, вот оно, разрушение, раскинувшееся нагишом по бухгалтерской книге, как мертвые, оставленные на солнце — ETH опустошен, SOL ползет по пыли, как раненая собака, даже DOGE, глупый, как всегда, слабо воет в последний раз. Я сидел там, неподвижно, запах жженого кофе и застоявшегося сожаления густо витал в комнате, свидетель медленного насилия рынков и людей, тщетности веры, одетой в цифровую плоть. Это было не просто падение. Это было расплата. И самая грустная часть, часть, которую я не могу отмыть, это то, что я снова открыл приложение сегодня утром — просто чтобы посмотреть.